3-го августа 1932 года вечерним поездом я прибыл в городок Соулберри, что в юго-восточной оконечности штата Мэн, по долгу своей скромной службы. Будучи душеприказчиком Эдварда Мостоу, хозяина лодочной станции, услугами которой пользовались влюблённые пары и рыбаки, не имевшие достаточно долларовых монет для найма более подходящего судна в порту Уотермесс, я намеревался сообщить единственному сыну своего клиента – Ричарду, о воле его покойного родителя. Надо сказать, с этим задорным молодым человеком я поддерживал приятельские отношения ещё со времен нашей с ним учёбы в университете, и для меня было в радость увидеть его вновь, даже по столь трагичному поводу.
Сам же городок подобных чувств во мне не вызывал совсем. Серая пелена тумана, стелившаяся вдоль узких улочек, вымощенных грубым булыжником, вселяла уныние в сердца редких приезжих. Наряду с унынием, всякий приезжий не мог отделаться от чувства, что в этом мрачном уголке обитаемого мира время прекратило свой ход. Виной тому некое зловещее безветрие, столь несвойственное портовым городкам, и то, что в Соулберри автомобили до сих пор не пришли на смену конным экипажам. В довершение ко всему, здесь постоянно стоял невыносимо омерзительный запах рыбы, густой настолько, что сквозь него было трудно пройти к гостинице, одиноко ссутулившейся на центральной площади. Я намеревался прежде посетить Ричарда, но, взглянув на часы, решил отложить это предприятие до утра, предварив дела несколькими часами сна.
Войдя в холл гостиницы, я утвердился в своём мнении о том, что Соулберри – пожелтевшая страница прошлого, которую время не сожгло из жалости. Обветшалое снаружи, здание изнутри более всего походило на склеп, в котором дремала жизнь, некогда бежавшая по жилам городка. Я испытал некоторое смятение при этой мысли, ибо ночлег в местах упокоения безрадостен любому смертному. К тому же, сидевший за невысокой стойкой портье, в силу своей неестественно бледной кожи, покрытой чем-то наподобие отвратительных язв, мало отличался от мертвеца.
— Прибыли поездом, мистер? – произнес он странно вибрирующим голосом и сделал паузу, ожидая, что её наполнит собой моё имя, как морская вода наполняет нишу в камне.
— Тернер, — ответил я. – Джеймс Тернер. Да, я приехал поездом. Могу я снять номер?
— Надолго приехали? – собеседник проигнорировал мой вопрос, и его любопытство начало меня несколько раздражать.
Я никогда не испытывал тяги к беседам с незнакомцами, особенно о том, что касалось моей работы, поэтому постарался как можно более вежливо объяснить портье, что устал с дороги и не расположен к навязчивым разговорам. И если он будет столь любезен сдать мне номер до завтрашнего вечера, я буду ему премного благодарен.
— Пятнадцать девяносто – сухо ответил мой собеседник, обиженный, по всей видимости, моей отповедью, и протянул мне ржавый ключ с трёхдюймовым деревянным брелоком и выжженным на нём числом, означавшим номер комнаты. Я вынул из бумажника двадцатку и вручил её портье, сказав, что сдачу он может оставить себе в качестве компенсации того, что я расстроил его любознательную натуру, взял ключ и поднялся в номер.
Незамысловатое, казалось бы, действие, всё же не обошлось без крупицы странного, и даже, будь я более к тому расположен, пугающего. Когда я брал ключ со стойки, мой взгляд упал на лежащую рядом руку портье. Будь я проклят, если это не галлюцинация, вызванная чрезмерной усталостью после долгой дороги, но я увидел некое подобие перепонок между его пальцами. Я невольно вздрогнул от омерзения, но портье, к счастью, этого не заметил. Поднявшись же по лестнице, я услышал зловещее бульканье из-за одной из дверей на этаже, как позднее выяснилось, из номера, соседнего с моим. Проклиная встрепенувшееся где-то внутри меня любопытство, я подошёл к двери и прислушался. Звук походил на тот, что вы издаете в ванной в дни простуды, когда доктор настоятельно рекомендует вам полоскать своё горло. Похоже, кто-то в номере последовал совету своего доктора, и занимался полосканием даже слишком усердно – я заметил небольшую лужу под дверью номера. Пришедшее в голову объяснение усмирило дикую кошку любопытства парами обыденности, и я открыл дверь в свою комнату.
Не раздеваясь, я лёг на узкую шаткую кровать, что была едва ли не старше гостиницы, но всё ещё могла выдержать человека среднего телосложения, к коим я себя причислял не без удовольствия, ибо для человека не может быть ничего лучше неприметной внешности. Бульканье моего незримого соседа, как мне показалось, стало громче, и как я ни силился отдать свой разум в нежные руки Морфея, мне это не удалось. Высказав пожелание самой мучительной из смертей тому лекарю, который придумал полоскать горло, я встал с кровати и вознамерился немного пройтись по городку, несмотря на свою усталость. Говоря по чести, я намеревался принести в жертву божеству сновидений некоторое количество виски, дабы вызвать его благосклонность. Несмотря на железную руку сухого закона, ценители крепких напитков никуда не исчезли, и я, к моему великому стыду, унаследовал от своего отца привычку посещать спикизи не реже двух раз в неделю. Портье наверняка знал о таких местах, и потому я спросил его, спустившись в холл, не посоветует ли он мне местечко, где можно согреться изнутри. Тот понял мой намек и, слегка улыбнувшись своим невероятно широким ртом, ответил:
— Выходите из гостиницы, поворачивайте налево и идите до статуи, – он махнул рукой, и я вздрогнул от омерзения, снова увидев перепонки меж его пальцев. Нет, это не было галлюцинацией, теперь я отдавал себе в этом отчёт. Может, какая-то малоизвестная болезнь? – Глаза статуи будут смотреть на небольшой подвальчик, в котором то, что вы ищете, мистер Тернер. Приятного вечера.
— Спасибо, – кивнул я и вышел в мир необыкновенной сырости и серости, сквозь который мне предстояло пройти к вожделенному миру табачного дыма и лёгкого опьянения.
***
На улице было практически безлюдно, что обыкновенно в столь поздний час, однако несколько прохожих странно ковыляли, точно их ноги не были предназначены для твёрдой земли, к небольшой церквушке в нескольких десятках ярдов передо мной. Я подумал, что для вечерней службы несколько поздно, но, впрочем, не мне судить, кому, что и когда делать в чужом городе. Я направился туда, куда сказал портье, и очень скоро вышел на небольшую площадь (в местах, откуда я родом, принято делать такие скверики у дома), посреди которой возвышалась каменная статуя в три человеческих роста. Она изображала совершенно немыслимое чудовище, в роду которого вместо примата в одном из звеньев была рыба. Собственно, на неё чудовище более всего походило, если не брать во внимание то, что оно имело мускулистые руки, похожие на человеческие, и, возможно, ноги. Причина моих сомнений кроется в позе, в которой это создание было высечено в камне. Нижние конечности лежали таким образом, что невозможно разобрать, хвост это или сведённые вместе ноги с плавниками вместо ступней. Надпись внизу, на постаменте, державшем на себе чудовище, гласила: «Отец Дагон, хранитель сего города». Прочитав это, я понял, что передо мной некое жуткое божество, которому поклонялись (а может, до сих пор поклоняются) жители города, и ужаснулся. Воистину, страшен человек, слепо служащий своему божеству, ибо никто не сможет сказать, что он способен совершить ради веры. А что могут сделать те, кто поклоняется такому монстру?..
С большим усилием совладав с собой, я разглядел подвал, где, по словам портье, находилось интересовавшее меня заведение – оно было буквально в нескольких шагах от ужасной статуи. Я толкнул дверь и поёжился от полутора десятка подозрительных взглядов, метнувшихся в мою сторону. Посетители подобных мест зачастую знали друг друга в лицо и более всего опасались полицейской облавы, что могла последовать за визитом незнакомца вроде меня. Я закрыл за собой дверь, помотал головой в попытке сказать подвыпившей публике, что пришёл лишь с тем, чтобы присоединиться к ним, и, похоже, был понят так, как этого хотел.
Меня оставили в покое, позволив сесть за одним из свободных столиков и лучше разглядеть здешнюю обстановку. В спикизи находилось с дюжину человек, если не считать меня и хозяина за стойкой, столь удачно подобравшего освещение заведения, что при взгляде с любого, как мне показалось, угла сей хитрец являл собой тёмный силуэт. Решение это, как мне думается, не в последнюю очередь имело причиной страх перед полицией, ибо в таком маленьком городке наверняка несложно разыскать человека, запомнив его лицо. Сизоватая пелена дыма дешёвых сигарет, запах которых вызывал желание расстаться с остатками ужина, затянула этот грешный мирок, делая его несколько далёким от реальности, от которой убегал всякий сюда входивший.
Я посидел некоторое время за столиком, после чего понял, что хозяин не держит официантов, и заказ нужно говорить ему лично, равно как и забирать оный со стойки. Я подошёл к силуэту, даже вблизи не ставшему чётче, и коротко, но внятно сказал:
— Тройной виски.
Силуэт кивнул, спустя несколько мгновений на стойке появились три порции лучшего для меня снотворного. Аккуратно взяв их двумя руками, я вернулся к своему столику, и к большому удивлению обнаружил сидящего за ним незнакомца в чёрном костюме и перчатках из тонкой кожи. Я хотел было выбрать другой свободный столик, но незнакомец жестом попросил меня сесть.
— Мистер Джеймс Тернер, верно? – спросил он, когда я расположился на жутко скрипучем стуле, пережившим, держу пари, не одно десятилетие.
— Откуда вам это известно? – удивился я, доставая из кармана плаща, не нашедшего места на покосившейся вешалке, портсигар.
— В Соулберри приезжает не так много людей, если не считать рыбаков, что возвращаются из большого города. Вы здесь как на ладони, мой дорогой Джеймс – с улыбкой ответил незнакомец.
— Чем могу быть вам полезен, мистер?.. – я чиркнул длинной спичкой и с наслаждением закурил.
— Грант. Томас Грант. Я прошу вас лишь о нескольких минутах беседы, с другими здешними посетителями её у меня не получается – он кивнул на явно выпивших больше, чем следовало, мужчин в потрёпанной одежде.
— Должен вас разочаровать, — ухмыльнулся я. – Из меня тоже неважный собеседник.
— Но ведь слушать вы умеете? Умеете, по роду своих занятий, почти наверняка. Вы ведь слушаете мертвецов? – мой собеседник внезапно перешёл на какой-то зловещий шёпот.
— Не мертвецов, а умирающих, – поправил я с некоторым недовольством в голосе. – Да, я в основном занимаюсь тем, что, говоря образно, выслушиваю волю отходящих в мир иной, а затем озвучиваю её родственникам усопших. Вы заинтересованы в моих услугах?
— В некотором роде, – кивнул Грант и продолжил всё тем же зловещим шёпотом. – Если хотите, я сам в скором времени мертвец, и я хочу, чтобы вы выполнили мою последнюю волю. О том, что ваши услуги будут оплачены надлежащим образом, можете не сомневаться. Передайте это агенту Клаусу Рихтеру из Бюро Расследований в Аркхэме, – он протянул мне небольшой блокнот с обложкой из тёмно-коричневой кожи. – Вы ведь оттуда?
— Я не буду спрашивать, как вы узнали об этом, но вы правы, – ответил я, взяв блокнот не без должного любопытства. – Что здесь?
— Записи, которые я делал в ходе моего расследования трагической смерти Эдварда Мостоу.
Грант встал из-за столика и тихо, едва шевеля губами, произнес:
— За сим я должен вас покинуть, мистер Тернер. Ни в коем случае не следуйте за мной, никто кроме этих несчастных рабов Диониса не должен видеть нас вместе, – и он спешным шагом направился к стойке, что было неожиданно, ибо выход располагался в другой стороне. Грант что-то сказал расплывчатому силуэту хозяина, после чего тот жестом попросил пройти его за стойку, затем оба скрылись в едва различимом проёме. Очевидно, Грант боялся выходить через главный вход, полагая, что его поджидают там преследователи, вполне возможно выдуманные им самим. Он решил воспользоваться чёрным ходом, что было непременным атрибутом любого подпольного заведения. Мне оставалось лишь гадать, насколько «чёрным» может быть такой ход в подвале, но вскоре я оставил эти мысли, вознамерившись хотя бы поверхностно ознакомиться с содержимым переданного мне блокнота.
***
«Расследование трагической гибели Эдварда Мостоу». Кажется, так сказал этот чудной человек. На самом деле, я не знал ничего о том, как мистер Мостоу покинул сей бренный мир, ибо никогда не испытывал интереса к подобным вещам. Но то, что на смерть отца Ричарда обратило внимание Бюро Расследований, меня подкупало, и я не мог не заглянуть в записи Гранта. Написанные неровным почерком двадцать страниц текста, перемежавшегося с редкими рисунками, по непонятной причине вселявшими ужас, заставили мою спину похолодеть на добрые тридцать фаренгейтов. Сначала от того, что мне страшен был больной непонятной чумой разум автора этих строк. А позже, когда я лишь на мгновение представил, что Грант может оказаться прав, моё горло словно сжала огромная ледяная лапа незримого чудовища.
Тело Эдварда Мостоу обнаружили в лодке Тревор Шекли и его возлюбленная Шэрон во время романтической прогулки по залитой серебряным светом луны морской глади. Шэрон не пережила увиденного, ибо получила в наследство от своей матери слабое сердце. Шекли оказался в психиатрической лечебнице, ибо его разум не смог вынести ужаса, что вонзился в него острыми когтями при виде того, что стало с мистером Мостоу. Из тела несчастного были каким-то образом извлечены все кости, притом, что в момент встречи с Тревором и Шэрон он был ещё жив и скончался лишь по пути в клинику. Я находил это крайне сомнительным, поскольку даже будучи исключительно далёким от медицины человеком понимал, что извлечь у человека, скажем, череп, не переведя его через реку мёртвых, невозможно. Впрочем, Грант тоже не мог объяснить, кто и как сотворил такое. Далее мой таинственный собеседник приводил историю печально известного Инсмута, «зачищенного» не так давно силами Федерального Правительства. По официальной версии, причиной столь решительных мер была эпидемия чумы, поразившая несчастный городок. Грант писал, что да, чума имела место, но она была много страшнее той, что описывали официальные источники, и никто до сих пор не может с уверенностью сказать, что её удалось победить.
Записи говорили о том, что много веков назад в попытке спасти Инсмут от голода местный правитель Обед Марш заключил нечестивый союз с «Глубоководными» – жутким племенем полулюдей-полурыб, поклонявшихся своим ужасным богам, Отцу Дагону и Матери Гидре. Потомки этого союза приняли новых богов и создали «Орден Дагона», время от времени приносивший своему повелителю человеческие жертвы, получая взамен невероятно богатые уловы. По какой-то непонятной прихоти Дагон требовал лишь «чистой» крови. Здесь следует немного пояснить: «Глубоководные» наградили своих союзников жутким проклятием, изменившим их облик и передававшимся по наследству. Грант говорил о перепонках между пальцами (тут я с ужасом подумал о портье гостиницы, в которой имел несчастье остановиться), постепенно превращающихся в плавники конечностях, из-за чего служители Ордена странно ковыляют (а теперь я вспомнил о виденных мной прохожих). Грант в своих записях называл их «хромоногими». Они говорили совершенно неестественными голосами, словно их рты были наполнены водой. Те же немногие, кому удалось избежать незавидной участи, жили в страхе оказаться следующей жертвой кровожадному божеству. Многие сбежали из города, после чего «Орден» решил кормить Дагона случайными гостями Инсмута. Далее упоминалось, что жертву подготавливали особенным образом. С помощью неких ритуалов из её тела вытаскивали кости, ибо, согласно поверьям, Дагон не имел зубов, но оставляли при этом живой. Затем укладывали в лодку и направляли её в море.
Мой разум, шокированный столь жуткими строками, потребовал виски, и я с удовольствием удовлетворил его требование. Я всё понял. Мой собеседник хотел сказать, что «Орден», уничтоженный, как думало правительство, в ходе «зачистки» Инсмута, обрёл последователей здесь, в Соулберри. Последователи принесли Эдварда Мостоу в жертву тому, кого изображала жуткая статуя напротив спикизи. Грант умолял со страниц блокнота передать эту информацию тому, чьих сил и чьей храбрости хватит на то, чтобы ею воспользоваться. Он заклинал читающего быть осторожным и назначать встречи лишь в питейных заведениях, где вероятность встретить служителей «Ордена» бала крайне мала, ибо алкоголь иссушал и разрушал их нуждавшиеся во влаге тела. Я закрыл блокнот и почувствовал, как страх наполняет меня, превращая в жалкое существо, одержимое желанием оказаться как можно дальше от Соулберри и его мрачных тайн. К моему великому стыду, меня более не интересовала судьба Ричарда, и менее всего я желал искать его в этом нелепом кошмаре для того, чтобы огласить волю его растерзанного чудовищами, в пока ещё человеческом обличье, отца. Я бросился наутёк.
Вылетев из заведения, я сшиб с ног двух «хромоногих», по всей видимости, поджидавших меня у входа. Меня спас мой собственный страх, подаривший мне крылья, на которых я стремительно мчался прочь. Та часть моего разума, что ещё могла принимать решения, намеревалась воспользоваться лодочной станцией мистера Мостоу, взять его личную моторную лодку и, выйдя в море, достичь порта Лайонхарт, соседнего города, откуда я мог добраться до Аркхэма уже не опасаясь за свою жизнь. Другого пути я просто не видел, ибо поезд уходил из Соулберри лишь утром, а возвращаться в гостиницу, зная о жуткой перепончатой лапе портье, мне не хотелось.
Я не помню, как нашёл лодку Эдварда Мостоу, как сумел завести её и оказаться один на один с покрывшимся рябью морем. Помню лишь адский хор похожих на бульканье голосов «хромоногих», следовавших за мной по пятам. Ужас от того, что они сделают со мной, как только поймают, придавал мне сил. Когда я решил, что более моей жизни ничего не угрожает, о борт лодки что-то с силой ударилось, и мотор, который, судя по всему, был ненамного моложе меня, заглох. Я посмотрел за борт и едва не лишился чувств от увиденного. В нескольких футах от меня, в маленькой шлюпке, дрейфовало то, что осталось от Томаса Гранта. Яркий лунный свет сыграл со мной злейшую шутку, позволив разглядеть это в подробностях. Язык мой присох к нёбу, а в горле, казалось, навеки застрял немой крик. У Томаса не было костей. Похожее на омерзительное желе, его тело слегка подрагивало, а глаза… Святые угодники, его глаза двигались! Они смотрели на меня, о чём-то беззвучно умоляя. Я не смог вытерпеть этого леденящего душу зрелища и бросился заводить мотор лодки. Каким-то чудом мне это удалось.
Едва я отплыл от шлюпки на дюжину ярдов, вода возле неё вспенилась и я увидел его. То самое чудовище, чьё каменное изваяние не так давно привело меня в заведение, Отец Дагон. Его размеры были таковы, что сердце моё на миг перестало биться. Оно схватило шлюпку своими руками, точно миску с кормом, и, раскрыв бездонную пасть, в один момент проглотило Гранта. Я смотрел на это, скованный ржавыми цепями ужаса, не в силах пошевелиться. Я был готов к тому, что теперь Дагон примется за меня, но чудовище выпустило шлюпку из рук и, даже не взглянув в мою сторону, скрылось в морской пучине.
Некая высшая сила, коей я безмерно благодарен, позволила мне проделать остаток пути до Аркхэма относительно спокойно. Сейчас, когда я пишу эти строки, я начинаю понимать, зачем я остался жить, пусть даже ненадолго. Я должен рассказать об «Ордене» тем, кто найдёт в себе силы и смелости выступить против него. Я должен найти агента Рихтера и отдать ему блокнот Гранта, ставший его зловещим завещанием. Мне нужно торопиться. Вчера, на седьмой день после бегства из Соулберри, я услышал голоса «хромоногих» под окном дома. Они меня выследили уже здесь, в Аркхэме, и они не оставят меня в покое. Лишь об одном я молю небеса – прожить достаточно долго, чтобы сделать то, что должен. Но если всё же вы читаете эти строки, молитвы не помогли.
Автор:
Вадик Тимошин